29 мая 2024
Оголтелые бросили бомбу на гольф-поле. Я чудом не гуляла там с собакой.
Клуб закрыт с первого дня большой войны, но мы часто ездили туда с Гектором. Я проработала там девять лет и искренне люблю это место.
Слава Богу никто не пострадал.
Ровно в том месте, где сейчас зияет выжженная трава – я собирала полевые цветы. В понедельник.
Историй о том, как смерть ходит за нами по пятам у харьковчан сегодня десятки. Моя подруга уже обулась выходить в Эпицентр и у двери отвлеклась на видеоролик. Эти пять минут спасли ей жизнь. Знакомый наклонился завязать шнурок и не сел в маршрутку, которую посекло осколками. Соседка покупала внуку мороженое перед входом в парк, продавец замешкалась со сдачей и это сохранило жизнь бабушке с ребенком.
Такое ощущение, что я описываю кинематографический сюжет, а не обычною жизнь в Харькове.
Русские ракеты летят каждый день. Гибнут люди. Но знаете, сегодня я хочу поделиться прекрасным. Назло. Или вопреки.
Про цветы.
Наверное, мозг так устроен – пытаясь вытеснить страх, горе, смерть, он обращает внимание на красоту, свет, эстетику.
Весной, когда началось новое наступление, я возила французских журналистов на Северную Салтовку. Пока они снимали разрушенные дома, я увидела клумбу с невероятными, огромными маками.
Это какое-то совершенное творение природы, я не могла оторвать взгляд, просто замерла. Потом весь вечер думала об этих цветах. Настолько мощный символ – яркие алые маки среди обуглившихся руин.
И я вернулась туда. Вокруг всё громыхало, сирена вопила, а я поехала к макам. Не знаю, магическое какое-то притяжение.
Спросила у гугла “как сохранить цветы”. Мне хотелось эту мощь оставить навсегда. Так познакомилась с техникой заливки цветов эпоксидной смолой.
Через неделю мой балкон превратился в мастерскую. Я просто “помешалась”, как говорят друзья. Везде теперь хожу с корзинкой и ножницами. Пол в смоле, стол в краске, Гектор в блёсточках.
Сначала заливала формочки для подстаканников, потом решила попробовать украшения. Накупила фурнитуры, сижу с плоскогубцами, делаю подвески.
Всякий раз представляю, как буду дарить друзьям кусочек Незламного.
Харьковские цветы. Вот эти ромашки я собирала за Эпицентром, а белый шиповник на гольф-поле. Маки с Северной Салтовки, а васильки растут в заброшенном парке, в воронках от ракет.
Мы выстоим. Выживем. Переможемо.
21 июня 2024
– Ну, а как там в Харькове?!
– Ой, отлично у нас, тихо, за последнюю неделю только две авиабомбы по городу.
– Только две?! Ну, тихо, кончено, да. Прям звенящая тишина, Ань.
Пауза. Ржем.
Придумать такой диалог, скажем, в 2021-м не смогли бы даже самые смелые фантасты.
А так вообще нормально всё. Спектакль по моей книге прошел с большим успехом – три дня аншлагов, цветов, аплодисментов. Спасибо, люди по обе стороны сцены.
Марина говорит: “Надо бы сделать творческие встречи со зрителями, расскажешь о себе”.
Я могу о себе рассказать в одном предложении: “Сегодня заехала на рынок за клубникой”.
Бабулечка пальцем у виска покрутила
– Деточка, клубника уже недели две как отошла.
Я эту ягоду третий год поймать не могу. Нормальные люди путают дни недели, а у меня проблемы с сезоном.
Отличная иллюстрация меня, не надо тратить целый вечер.
Зато я теперь знаю, когда цветут васильки и маки. Отличаю на глаз пять подвидов ромашек. Они сохнут по-разному – у одних лепестки скручиваются, у других зеленеют в смоле.
Я не пропала, нет, у меня просто легкая паранойя с редким названием “простите не могу сейчас говорить, люцерна отцветает”.
Я как запойный алкоголик – собираю, сушу, заливаю, прикручиваю. Надо бы остановиться, бросить, например, с понедельника. Но силы воли не хватает )).
2 июля 2024
– А ну быстро надела на него намордник! – кричит мне мужик в заброшенном парке, – Ты что новый закон не читала?
Мы подошли к небольшому озеру, чтобы Гектор поплавал, жара больше тридцати пяти градусов. Кроме нас в парке еще два рыбака куняют на сижах.
Вообще, мне очень повезло с доберманом – он спокойный, флегматичный и обожает людей. Всех, включая алкашей, бегунов и велосипедистов.
По утрам мы часто заходим на заправку, купить кофе. У Гектора там свой моцион: подойти к каждому в зале и подставить ушко для поглаживаний. Девочки-кассиры выстраиваются в очередь “наш Гекуша пришел”. И даже Марина, которая сразу призналась, что боится собак, выглядывает с улыбкой из-за стойки.
Крупная собака – это всегда лакмус общества.
Пёс весом пятьдесят килограмм может вызывать опасения и даже страх, понимаю. Но, то КАК люди боятся – невероятно красноречиво характеризует каждого человека.
Светлые люди боятся со словами “ой какой красивый, он не укусит?”, а мудаки кричат “слышь ты, где намордник”. Я не утрирую, это типичные цитаты.
А еще меня часто обещают пристрелить “вместе с псиной”. Просто за факт нашего существования.
Я не жалуюсь, я поясняю почему считаю добермана “лакмусовой бумажкой” для людей.
Но, вернемся к “новому закону”, о котором кричал нам мужик в парке. Я открыла сайт горсовета и внимательно перечитала всё, вместе с пояснювальними записками и додатками.
Наши государственные мужи, в прифронтовом городе, после начала нового наступления, не поленились наструячить сорок страниц новых “правил утримання тварин”.
Четко регламентировали количество собак или кошек в доме, согласно квадратным метрам. Прописали размеры будок, длину поводков и точное время, когда собаке позволительно гавкнуть.
Так и написали “попереджувати гавкання собак у період часу з 22 год. 00 хв. до 08 год. 00 хв”.
Сука, и это в Харькове, где авиабомбы прилетают чуть ли не каждую ночь. В городе, где за два с лишним года не построено ни одного реального убежища.
Мне еще понравился пункт про “заборону вирощувати собак та котів з метою отримання з них м’яса і шкіру”.
Вы серьезно?! Гектор радуйся, мы не сожрем тебя, горсовет запретил.
Бляха, на нашей планете, хотелось бы открыть сайт горсовета и прочесть, например, рекомендации специалистов о том, что делать, когда собаки и кошки дико боятся взрывов.
Но в их фантастическом, нафталиновом мире нет таких проблем.
У них есть только жалобы, аж 137 за прошлый год.
Поэтому теперь в Харькове с собакой нельзя зайти в магазин, в аптеку, на заправку. Нельзя отпустить побегать любимца нигде, даже в заброшенном парке.
А давайте, я расскажу вам другую статистику. За тот же прошлый год собаки помогли достать из-под завалов больше четырех тысяч украинцев (!).
Сотни лет собака живет рядом с человеком. Она давно стала членом семьи, другом, спасателем, ищейкой, поводырем, сторожем, пастухом, терапевтом.
И только департамент горсовета продолжает воспевать классический совковый миф о том, что это крайне опасное животное.
П.С. Если вы сейчас планируете занести руки над клавиатурой чтобы спорить, прошу вас на секунду задержаться и представить себе вполне реальную ситуацию. В ваш дом попала русская ракета, вы лежите под бетонными плитами и оттуда орете спасателям “а ну быстро надели на своих собак поводки и намордники” …
9 июля 2024
Двадцать лет назад я лежала с дочкой в больнице, у нее была пневмония. Это тоже был институт охраны матери и ребенка только харьковский. И я до сих пор вздрагиваю вспоминая, как она кричала, когда ей брали кровь из вены в приемном отделении. А я металась под дверьми манипуляционной в истерике.
Детская больница – это уже впечатление на всю жизнь. Я даже помню, в чем малая была одета, когда нас привезла скорая. В желтой рубашечке и полосатых колготках. А это было всего лишь воспаление легких, не смертельное заболевание в наше время. Но я не могу забыть ни единого дня той недели.
Один из первых моих сюжетов в журналистике был из детского ожогового отделения. Редакторы поручили снять репортаж о девочке, которая упала в выварку с кипятком. Материал должен был быть социальным, тогда часто отключали горячую воду в городе и люди подогревали ее на кухне в кастрюлях и ведрах. И я сначала поехала в какое-то ведомство, расспрашивать важного дядьку о причинах отключения, а потом в больницу “за картинкой”.
Её звали Диана, я вошла к ней в палату и… вышла. Выскочила, разрыдалась, не готова была увидеть половину девочки. Взяла себя в руки только после того, как медсестра мне дала какую-то розовую таблетку.
В материале, который вышел вечером, я произнесла слова “если есть ад на земле, то это – детское ожоговое отделение”. Мне позвонил знакомы врач и сказал: “Ань, это ты в онкологическом не была”.
Детская больница – это уже невероятная боль, сама по себе. Там столько слёз, отчаяния, надежды. Я не могу себе представить, как внутрь этого чудовищного горя залетает крылатая ракета.
Вчера не могла говорить, просто листала и листала ленты новостей, молча.
И, наверное, сегодня тоже не нашла бы в себе душевных сил сесть за ноутбук, если бы не одна публикация.
В ней человек, который “за правдивую информацию”, всерьез рассуждает о том, что это было: прямая российская ракета или обломки ее после работы украинского пво? Рисует стрелочки на фото, указывает направления, анализирует характер повреждений.
Тварь ты конченая, ублюдок мерзкий. Много ли из этих слов ты написал бы, если бы на операционном столе вчера лежала твоя дочь? Если бы твой сын был в одной из палат на диализе? Если бы твои дети, буквально прикованные к капельницам, вынуждены были спускаться по ступенькам на улицу?
Ненавижу вас, идиоты оголтелые. Что-то еще рассуждаете, стрелочки рисуете. Пустые, тупые, лживые гадёныши.
…Раненая годовалая малышка, окровавленный хирург, разбирающий завалы, и сотни киевлян, которые передают воду по цепочке. Эти кадры я буду помнить всегда. Как желтую рубашечку и полосатые колготки. Потому, что это моя персональная боль, так же, как и боль каждого украинца.
