Мы с подругой задумали ненадолго выехать за город, подальше от линии фронта. Не то, чтобы отдохнуть самим, скорее оздоровить “детей”.

(Последнее слово я взяла в кавычки для не-собачников, чтобы не выглядеть умалишенной).

Наши “дети” – доберманы.

Дело, безусловно, не в породе. Для любого собачника, его пёс – деточка. Независимо от того алабай это или шпиц.

Отвлекусь на секунду. Есть одна очень иллюстративная история про разницу миров собачников и не-собачников. У знакомых была пожилая такса, ей стало сложно запрыгивать на диван и люди купили новый, пониже. Однажды к ним пришли друзья и искренне удивились, что большой современный диван хозяева сменили на какую-то карликовую тахту, которая испортила дизайн гостиной.

– Еще и собаку туда пустили?! – возмутилась гостья.

– Так мы для собаки и купили, – ответила хозяйка.

И воцарилась тишина размером с пропасть…

Так вот. Мы решили на пару недель вывезти на природу доберманов.

Постоянные сирены, взрывы, темнота в городе – всё это хреново сказывается на психике собаки, поверьте.

Необходим перерыв, перезагрузка.

Да и нам, людям, неплохо бы хоть какое-то время просыпаться под пение птиц, а не под воздушную тревогу.

В общем, идея – классная. С реализацией – сложности.

С начала весны я просматриваю объявления аренды: “сруб на лето”, “тихая дача”, “домик в лесу”.

Человеческих требований у нас минимум: желательно туалет в помещении. Пожалуй, всё.

Все остальные условия напрямую связаны с породой “детей”. Сосновый лес для прогулок, водоём для плавания, большой двор без сараев-огородов, высокий забор и отсутствие людей в радиусе километра.

Выбор весьма невелик. Но два подходящих варианта я все же нашла. Один – за все деньги мира (мы его отложили до победы), второй – с оговоркой “можно с животными адекватного размера”.

Ну, думаю, мало ли, может человек носорогов боится или касаток.

Звоню.

– Здравствуйте, мы по объявлению. А поясните, пожалуйста, какой размер животного приемлем?

– Ну, – барышня отвечает, – Чтоб не больше кролика.

Я сразу подумала, если Гектора мерять кроликами, то по объему штук пятнадцать получится. Умножаем на двух доберманов и…

– Отлично, – продолжаю я диалог, – У нас тридцать кроликов. Можно?

Барышня трубку повесила.

Обидно.

И это я еще не сказала, что у меня старшенькая есть. Она, кстати, в пять раз меньше кролика – весит полкило. Но проблем способна создать, как восемь доберманов, шесть алабаев и пятнадцать шпицев одновременно.

Мораль: некоторые люди ничего в “адекватности размеров” не понимают

Мама.

“Анна, вы не забыли этот день?”. Не забыла. Ни одного дня, часа, минуты не забыла.

Мама была светом. Моим персональным солнцем, которое всегда светит. И греет.

– Доченька, я носочки тепленькие заштопала, твои любимые, в ромашку.

Тут все про любовь и “доченька”, и “заштопала”, и “в ромашку”.

А я злилась.

– Мам, ну зачем? Я новые куплю, ну, что за прошлый век.

– Так я и есть из прошлого века, – мама смеялась.

Она так красиво смеялась.

Я покупала новые носки, но втихаря ходила по дому в заштопанных. Не могла выбросить эти, в ромашку. Мама штопала их на лампочке. Знаете, такая, обыкновенна лампочка, на нее натягивают носок и в том месте, где протерлось, надо проводить мягкую нитку. Прошлый век, да.

Без мамы всегда холодно.

Я стала видеть в зеркале ее глаза. Я стала слышать слово “мама” в каждой песне по радио.

Это так больно.

Помню, на курсе психологии была такая старомодная преподавательница, она говорила: “Ребенка нужно просто любить и всё. Этого достаточно”.

Я протестовала. Просто любить может кто угодно, а как же педагогические инновации? развивающие технологии? эффективное воспитание?

Только взрослой я поняла, как права была эта преподавательница.

Просто любить. Это всегда быть теплом, уютом, мудростью, опорой.

Чтобы я не учудила, мама была за меня.

– Вера Ивановна, не ругайтесь, ребенок оступился, бывает.

Ребенок, если что, разбил окно в кабинете географии. Камнем.

Чтобы я не делала – конфликтовала с учителями или со сверстниками, выходила замуж или разводилась, меняла место работы или стиль одежды, решала стать юристом или писателем – мама всегда была за меня.

– Послушайте, – спокойно говорила она жалующейся на меня соседке, – Это моя дочь и она знает, что делает.

Я не всегда знала, что делаю. Ошибалась, обжигалась, ломалась.

Но чтобы не происходило в моей жизни, главное в ней всегда оставалось неизменным. Кухня, которая пахнет абрикосовым пирогом, серая овечья жилетка в которую можно бесконечно плакать, номер телефона, который я набирала первым, чтобы поделиться радостью.

Мама.

Это ось, несущая стена, та самая точка опоры, которая помогает перевернуть мир.

Моя подруга психотерапевт уверяет, что несчастливые взрослые – это дети холодных мам. Контролирующих, подавляющих, безразличных.

Она знает штук двадцать подобных прилагательных. Разбирается в причинно-следственных связях и умеет найти выход из этих подсознательных лабиринтов.

Наверное, она была бы безработной, если бы все помнили формулу моей мамы.

Просто любить…

П.С. Семь месяцев назад маму убила русская ракета. Не осколок, нет – стресс, страх, тревога. Инсульт.

Думаю, после победы статистика таких потерь будет чудовищной.

Скажу банальное: обнимите дочку, если она рядом. Боже, как это ценно.

Еще летом я удивлялась, как мой сосед может не слышать прилётов.

Едем как-то в лифте утром, после ночного обстрела, он такой свеженький, розовощекий, без тёмных кругов под глазами. Говорю ему в шутку: “Вы как будто спали сегодня”. А он такой плечами пожимает: “Ну да, спал”.

И не глухой вроде чувак.

Думаю, врёт, конечно. Нельзя было не проснуться. Удары слишком мощные, вибрация пронизывает всё – от стен до печени.

Когда мы сталкивались в подъезде я всегда с ехидцей спрашивала: “Что и сегодня не слышали?”. Он всякий раз спокойно отвечал: “Да спал я, спал”.

Сволочь.

Ну как так? Думала я, выпивая второе ведро кофе, чтобы не уснуть днём. (я тогда еще спасала маму).

Алкоголь? Беруши? Стальные нервы?

Тогда, в июле, августе – летело каждую ночь. Каждую. От хронического недосыпания люди в городе были похожи на пациентов психдиспансера. Ну, такие, из небуйного отделения. Серые лица, впавшие глаза, заторможенные реакции.

Встречаешь знакомого, спрашиваешь у него “как дела”, а он минуты две думает над ответом. Буд-то ты предложил ему обсудить доказательство теоремы Ферма. Все такие были.

Кроме моего соседа.

И вот сегодня я сама проспала ракетный удар. Ну, думаю всё – глухота, старость, пенсия.

Звоню с утра подруге, в район который даже ближе к удару чем мой, и восторженно так говорю:

– Ленка, прикинь, я проспала и ничего не слышала!

А она сонным голосом отвечает:

– Что ты проспала?

Харьков. 401-й день войны. Занавес.

Первое время я говорила, что ты меня “бросил”. Психотерапевт отучила.

Признаюсь, я обижалась на тебя. Злилась даже. Ты мог остаться со мной еще хоть немного, но ты выбрал идти за Ней, за своей Валюшей.

Похоронить самых близких людей с разницей в сорок четыре дня – это чудовищное испытание, пап. Но я больше на тебя не злюсь, правда.

Всю жизнь ты показывал мне, что значит любить. Твой уход стал последним, финальным уроком.

Без всяких смертельных проблем со здоровьем ты просто ушел за любовью.

Растворился, исчез, растаял.

Я всё еще хватаюсь за телефон, чтоб обсудить с тобой последние новости. Всё еще вожу в машине твою палку. Всё еще перелистываю твою любимую книгу.

Но больше не злюсь, пап.

Верю, что вы вместе. Верю, что снова счастливы.

Сегодня весь день перечитываю свои рассказы о тебе. И мне так тепло.

*** 2014 год.

У мамы перегорел любимый утюг, внезапно. Папа надел очки, взял отвертку, сделал серьезное лицо и констатировал естественную смерь устройства. От старости.

Выяснилось, что мы с умершим практически ровесники.

Неприятно, конечно, ему бы еще жить да жить.

После непродолжительной скорби «А, помнишь, Йось, как мы его выбирали в универмаге “Харьков”» было решено срочно завести новый утюг.

Сели в машину, поехали в магазин электротехники.

Мальчики в салатовых рубашках, когда на работу консультантами устраиваются, они же не знают, что однажды к ним за утюгом придет старик Гин. Они бы выбрали профессию попроще, сталевара, например.

– Это что такое, я тебя спрашиваю? Утюг?! Ты на крепления шнура смотрел?

Папа после инсульта, с палкой, еле ходит. Но взгляд ясный, речь внятная. И я, вдумчиво рассматривающая холодильники, могла бы остаться незамеченной, если бы не это через весь зал: “Анька, ты слышала? Мальчик думает, что это утюг!”.

В магазине меня предали анафеме.

Никто больше утюги делать не умеет. Производители хороших утюгов умерли и унесли секрет их изготовления с собой, в могилу.

Но, фишка не в этом.

На первом этаже супермаркета продают мороженое, итальянское в рожке. Папа, конечно, поинтересовался, зачем волочить из-за границы мороженое, если у нас в городе есть своя фабрика. Даже продиктовал девочке-продавцу адрес (вдруг она несчастная не знала, и тягала на себе ящики из самой Италии).

Он выбрал себе шоколадное, а мне киви.

Протянул мне и говорит: “Доча, как же давно я не покупал тебе мороженое. Хорошо, что утюг перегорел”.

Мне сорок лет, я расплакалась…