Позвонил приятель. Тот самый, которому все не то и не так.
– Разве ты еще здесь? – спрашиваю. – Я думала ты давно уже… где-нибудь.
– Типа при первом выстреле свалил? – уточняет он.
– Ну да, вроде того, – неловко соглашаюсь я.
– Надо было свалить, – говорит он. – А мы, дураки, остались.
Я молчу, не зная, что сказать.
– Мы тут вообще в Канаду собрались, – продолжает он. – Начали оформляться, я даже свой французский вспомнил, представь. Все прошли, бумаги, собеседование, а тут – 7 октября.
– И что, все остановилось? – спрашиваю.
– Да нет, можно было уехать, в принципе.
– Ну и?
– Что ну? Остались.
– Почему?
– Говорю же тебе, потому что дураки, – сердится он.
– Еще не поздно поумнеть.
– Поздно, – вздыхает он. – Я вирус подцепил.
– Корону, что ли? Выздоровеешь.
– Да нет, – говорит и странно хихикает. – Я тут сдуру в волонтеры пошел. На юг съездил, помидоры собирать. Представляешь?
– И что? У тебя случился приступ любви к Израилю? Война кончится, и это пройдет.
– Циничная ты, – вздыхает он.
– Циничным всегда был ты. С чего вдруг такие сантименты?
– Да я сам не пойму, – с досадой восклицает он. – Вот могли же уехать в нормальный климат, в спокойное место, мне и работу там вроде обещали.
– Так езжай, – начинаю сердиться я. – Кончай страдать, собирай чемоданы и езжай.
– Не могу. Держит что-то. Не пускает.
– А жена?
– Говорит, чтобы я решал.
– А дочь?
– А что дочь? Ей и здесь хорошо, она здесь привыкла. На иврите шпарит, по-русски с израильским акцентом заговорила, представь. В Москве обе бабушки в шоке.
– А как же без сервиса? – язвительно интересуюсь я. – Как же без культуры, без достойных театров, без дизайна, без высокой моды? Ты же утверждал, что под каждой тыквенной претензией можешь подписаться.
– Не знаю, – говорит он. – Сам удивляюсь. Расслабляет этот ваш Левант. Снижает планку.
– А работа?
– Да я тут на помидорах с мужиком одним познакомился, я тебе пока рассказывать не буду, но можно что-то очень интересное замутить.
– Знаешь, – говорю, – давай встретимся, кофе попьем.
– Давай лучше с нами на помидоры, – предлагает он. – Мы в следующую пятницу опять поедем.
На фотографии – Кфир Бибас. Он является самым младшим из 32 детей, которых удерживает ХАМАС – когда его взяли в заложники ему было 9 месяцев.
Кфир жил со своими родителями и 4-летним братом в кибуце Нир Оз на юге Израиля.
7 октября вся семья — мама Шири, папа Ярден и двое детей, Ариэль(4) и Кфир(9 месяцев) — стали заложниками ХАМАСа и с тех пор об из судьбе ничего не известно. 10 месяцев Кфиру исполнилось уже в туннелях Газы.
7 октября в 6:30 утра, когда зазвучали сирены воздушной тревоги, Эли Бибас, дедушка Кфира, послал сыну Ярдену сообщение, чтобы убедиться, что с семьей все в порядке. Воздушные тревоги давно стали обыденностью на юге Израиля, и он не слишком волновался. Ярден ответил, что вся семья находится в защищенной комнате.
К 9 часам утра, после трех часов непрекращающегося ракетного обстрела, Эли понял, что происходит что-то более серьезное, чем обычная ракетная атака из Газы, к который жители израильского юга давно и печально привыкли. Он снова спросил сына. В 9:20 Ярден написал ему: «Я люблю тебя».
Своей сестре Офри Ярден написал, что снаружи очень шумно, они сидят в защищенной комнате, но трудно заставить плачущих детей замолчать. У Ярдена был пистолет, но он боялся использовать его, поскольку у террористов было автоматическое оружие.
В 9:45 он написал: «Они внутри».
Вскоре в соцсетях появилось видео с нательных камер террористов, на котором видно, как они вскрывают входную дверь дома семьи Бибас.
Несколько часов спустя распространилось видео, на котором Шири держит обоих мальчиков на руках, прижимая к груди и прикрывая одеялом. Она окружена террористами, на лице ее выражение ужаса.
Три дня спустя появилась еще одна фотография — террорист держит окровавленного Ярдена Бибаса рукой за горло. В другой руке террорист сжимает молоток.
Бабушка и дедушка Кфира со стороны мамы, Шири, были заживо сожжены террористами, о чем их дочь, видимо, все еще не знает.
Каждый четвертый член кибуца Нир Оз был похищен или убит.
Кфир только недавно начал ползать.