27 апреля 2024
На прошлой неделе я просила помочь волонтерам, которые эвакуируют мирных жителей с левого берега Днепра. Это самые сложные и рискованные выезды, люди ездят туда в “броне” и регулярно чинят автомобили после попадания осколков. За две недели с вашей помощью (Женя, вам отдельное спасибо) волонтеры эвакуировали 17 человек, а ещё шесть собак и даже попугая:)
Захотелось показать фото. Анна и Владимир, пожилая пара с левого берега. Она почти не ходит, он почти не видит, поэтому на погранпереходе их перевозят на специальных носилках. Они так боятся потерять друг друга, что держатся за руки даже там, где их надёжно поддерживают другие руки.
И вы тоже их поддержали, спасибо.
30 апреля 2024
Ровно год назад (я заглянула в чаты и сверила даты) группа людей из нескольких стран эвакуировала с левого берега Днепра Валентину Ивановну. Родные не успели её забрать, и она осталась одна в глухом селе, практически неходячая, только пожилая соседка навещала её раз в день. Невестка Юля, которая любит Валентину Ивановну как родную мать (она её называет только мамой), попросила нас временно вывезти её в безопасное место, где за ней будет уход. Бабушку согласился принять пансионат в Пшемысле, но для этого ее нужно было туда доставить за тысячи километров и несколько границ. Сначала её вывезли с левого берега в Ростов и поселили на две недели в пансионате для лежачих больных, бабушка была очень истощена. Моральное состояние было не лучше физического: за год до эвакуации она похоронила двоих сыновей. Затем Валентину Ивановну доставили на реанимобиле в Брест, оттуда перенесли на носилках через КПП в Урбанах, где её подхватила европейская бригада и доставила в Польшу.
В Пшемысле Валентина Ивановна провела полгода. Юля пообещала, что как только заработает на аренду квартиры, где у неё будет отдельная комната, она сразу её заберет. Спустя полгода она сдержала обещание и поехала в Польшу за своей мамой.
Три месяца назад вся семья Валентины Ивановны решила уехать в Норвегию. Попросили помощи с логистикой, все расходы в пути оплачивали самостоятельно. Anna Tsimelzon вместе с Олегом выстроили маршрут так, чтобы у бабушки была возможность почаще отдыхать в пути. В Польше Валентине Ивановне ампутировали ногу из-за диабетической стопы, передвигается она только в коляске с помощью детей. Это совсем не помешало ей навестить по дороге своих подруг в пансионате в Пшемысле (они болтают по телефону каждый день), тусить на пароме и любоваться скандинавскими пейзажами. Мама в полном восторге, писала Юля и отправляла нам фотки Балтийского моря и красных шведских домиков вдоль трассы.
Сегодня вечером вся семья добралась до лагеря беженцев в Норвегии. В 73 года у Валентины Ивановны начинается новая жизнь, и войны там не будет.
Это одна из тех историй, которая у меня под сердцем. Она вся про любовь и мощный внутренний стержень этой маленькой женщины в инвалидном кресле. Тот редкий случай, когда человек прошёл через жернова огромной трагедии, не рассыпавшись и сохранив любовь к жизни. А еще эта история про то, что пока мы живы, все может измениться к лучшему. Но в то же время я бы предпочла, чтобы этого фильма никогда не было, как сказал один режиссёр, держа в руках “Оскара”.
16 мая 2024
— Жена маминого брата про него так говорит: “Вите повезло, он не знает, что умер”. Его осколком разорвало на части, голова, руки-ноги в разные стороны. Рядом с его автомастерской и рябиной, которую Витя сам посадил. Там его и схоронили, под рябиной этой. Наташа уехала в Канаду к детям, ей соседи уже третий раз пишут: собаки опять Витину руку откопали, по всему двору таскали. Не волнуйся, говорят, мы поглубже зарыли.
Я таких историй выслушала сотни и давно привыкла к тому, как мариупольцы их рассказывают: буднично и между делом, будто за хлебушком сходили, а не родного человека по частям собирали. Это невозможно забыть или пережить, и они встраивают кровавый кошмар в свою реальность. Просто живут с ним и все. Смотрю на взмокший затылок таксиста, он вцепился в руль как в спасательный круг. Промолчал, и на том спасибо.
Мы едем со Светой в онкологическую клинику Института Березина в Песочном. У неё запущенный рак, который можно было бы легко вылечить, если бы не война и десяток других “если бы”. Опухоль проросла наружу, Света прикрывает её шарфиком. Ей всегда больно, особенно ночью.
Самое поразительное в Свете — это её витальная любовь к жизни, которую не растоптала ни война, ни болезнь, ни инсульт матери три месяца назад. У неё классная открытая улыбка и заразительный смех, и под дверями кабинета врача мы обе ржем над её шутками. Её восхищают сосны в Песочном (“как же повезло людям тут жить), она показывает в смартфоне весенние цветы в Мариуполе.
У хирурга для Светы хороших новостей нет: опухоль проросла в кости и мягкие ткани, операцию делать поздно. Повлиять на процесс может только лекарственная терапия. К счастью, для борьбы с этим видом рака у врачей большой арсенал средств. Мы поревели вместе на диванчике в фойе и договорились: Света должна пережить свою мать. Ей 86 лет, она перенесла инсульт, а других родных нету. “Из могилы и Канады никого не вызовашь помочь”. В Мариуполе Света осталась только из-за неё.
В воскресенье Света была на Благотворительный аукцион Весенний ГУМфест. Вместе с Лилей, которую мы в феврале вывезли из Мариуполя практически при смерти, а здесь её спасли хирурги МИБС. Они обе хорошо провели время, а Лиля с мужем нам здорово помогли. Я в очередной раз поняла, что беженцы — это люди-невидимки. Они ничем не выделяются в толпе, узнать эту печать пережитого горя на лице могут разве что их земляки и волонтеры.
Все, что мы делаем третий год (сейчас уже из последних сил, если честно) — мы делаем для таких как Лиля, Света и тысяч других пострадавших от войны. Спасибо всем, кто был с нами 12 мая — кроме того, что было приятно всех вас видеть, у меня есть возможность заплатить за обследования Светы, чтобы её побыстрее взяли на лечение.
4 мая 2024
Нового у нас, дорогой фейсбук, полная жесть. А хотя к черту эти эвфемизмы, пиздец тут у нас. Состояние Светы из Мариуполя оказалось куда серьезнее, чем можно было предположить по выпискам полугодовой давности, и она стремительно ухудшается. Честно говоря (честно говорю я), если бы знала, что это терминальный случай, когда человек может начать умирать в любой момент, я бы не подписалась в этом участвовать. Она умирает, да. Подробностей вы знать не хотите, особенно если видели это однажды.
По иронии судьбы за Светой круглосуточно ухаживает Лиля из Мариуполя вместе с мужем. Да, та самая Лиля, которую мы привезли умирающей, и когда она приехала, выглядела и чувствовала себя значительно хуже Светы в первые дни в Питере. Лилю смогли спасти в Институте Березина, а сейчас ей предстоит длительный курс иммунотерапии, и прогноз осторожно оптимистичный. Чтобы нормально лечиться, ей придется с семьёй переехать в Питер. Европу больше не рассматриваем, там все будет очень долго и не факт, что ей согласятся давать терапию по цене крыла Боинга (300к за одну капельницу с интервалом в три недели).
Сейчас Лиля поддерживает Свету, и надо признать, проявляет немалое мужество в этом. Иногда запирается в своей комнате и там тихо плачет, чтобы не показывать соседке свой страх и жалость. Помню слова одной женщины из тех же мест: мы выжили только потому, что соседи спасали соседей.
Советов и контактов не надо, мы уже все нашли и обо всем договорились с хосписом (сложнее всего было уговорить саму Свету). А вот что делать с её мамой 86 лет после инсульта в Мариуполе я понятия не имею. Вчера около полуночи курила на лавочке и прокручивала в голове все варианты. Даже самый рабочий из них — организовать постоянное кураторство — очень рискованный. Волонтеры из одной христианской общины смогут её навещать и поддерживать, но они не смогут её защитить от всяких предприимчивых ребят, которые охотятся в Мариуполе на одиноких стариков и в лучшем случае могут обнести слегонца.
Такие дела. Буду рада, если кто-то готов поучаствовать финансово. Я пока не знаю, во сколько нам встанут несколько вызовов Кориса для экстренного обезбола, и хотелось бы Лилю с мужем как-то поблагодарить за их помощь.
17 июня 2024
Нашла свою фотку 2008 или 2007 года, не помню. Это я в Киеве, кажется, где-то на Подоле. Тогда можно было просто сесть вечером в поезд на Киевском вокзале, а на следующий день приехать на обед к родным. Лет за десять до этой поездки у нас была огромная семья, и для любого сборища требовалось сдвигать два больших стола. А потом родные стали уходить один за другим. Когда я приехала, мне еще было кого обнять.
Сейчас некого. Кто не умер, те стали беженцами, а некоторые вовсе не выходят на связь (и возможно, правильно делают). Соседка в Ирпене умерла от инфаркта во время известных событий. Её старенький папа стал беженцем в Германии. Осталась тётка в доме в Полтавской области, который был нашим родовым гнездом. Она сошла с ума, в самом буквальном клиническом смысле. Подозреваю, что на стресс от происходящего наложилась ретравматизация. Великую отечественную тётка пережила в самом пекле, и все отлично помнит, хоть и была ребёнком. По ночам она видит танк в своём саду и слышит голоса в голове. Бог знает, что они ей шепчут в этом бездонном одиночестве.
Так что если вдруг спросят меня строго, есть ли у меня связи с Украиной, я с чистой совестью скажу правду. Нету никаких связей. Были, да все повывелись. Осталась только пачка семейных фотографий и огромная дыра в сердце размером с.
