15 марта
Сегодня в дом моих родителей прилетела авиабомба. Пишут, что дома уже нет.
Нет места, в котором я выросла, нет подъезда, под которым целовалась с мальчиком, нет крыши, на которой у нас с друзьями был штаб.
Нет моих детских альбомов, и альбомов моих родителей тоже нет. Нет дореволюционного рушника и вазочки, которую оставила мне покойная бабушка.
Нет писем юного влюблённого папы, которые он писал маме, нет его касет с Dire Straits, а фотки моей дочери, бережно хранимые, теперь лежат где-то под грудой камней.
Нет маминых орхидей и аквариума с рыбками, нет мотоцикла, который купил папа на все свои сбережения времён ссср, нет вина, которое они делали сами из своего винограда и нет фонарика, который я подарила папе как-то страшно давно, в прошлой жизни почти, 8го февраля.
Нет квартиры, про которую мама говорила: «Ну бог с ним, с домом в Донецке. Если что – приедете жить к нам». Мы не приедем, мам. Уже некуда просто приезжать.
Выжили мои родители? Очень вряд ли: 500 кг братской любви с неба практически не оставляют шансов. И очень зря мы произносим фразу «нам больше нечего терять», терять всегда есть что, пока дышишь. Но сегодня у меня осталось еще меньше того, что страшно потерять.
Репарации, говорите? Я не знаю таких репараций, которых мне хватит. Я не знаю такой смерти для «братишек», которая меня заставит сказать «всё, добейте». Я не знаю такой расплаты для всего их гнилого рода, которая заставит мое сердце вздрогнуть эмпатией.
Эта война закончится. И те, кто выживут в бойне, затеянной просто ради куража, снова отстроят Украину. Но в ней уже не будет многого и многих. Одичалые мрази отняли у нас всё, до чего смогли дотянуться. Отняли даже не для себя, а просто чтоб уничтожить.
И мира не будет, не будет никогда пока на карте Евразии существует эта раковая опухоль, сеющая метастазы, запомните это, пожалуйста. Будет лишь затишье перед новой волной, или ПОБЕДА.
У нас нет шансов выжить, пока существуют они.
Поэтому: «Стоять. Не ссать! Ебашить!»(с)
А боль – это просто почва, на которой вырастет прекрасный и неубиваемый цветок ненависти вместо уничтоженных авиабомбами орхидей.
12 апреля
Смотрю на фото и видео Мариуполя бесконечно.
Вот эти обгоревшие камни – моя школа, а это – 27я, куда меня не отправили, чтоб не бегать через дорогу. Но мы всё равно бегали на ту сторону в кулинарию за плетенками. А Галина Михайловна опиралась пальцами на первую парту и говорила: «Тааак. Четвёртый-Г!», а дальше что-то про обалдуев и где она так нагрешила, что ей достался наш самый обалдуйский класс. Кстати, она выжила и эвакуировалась. Ее соседям повезло меньше – шесть человек не стало в один момент.
Вот 55й дом, обугленный, черный, с пустыми глазницами окон, 53й, где до сих пор выживает моя учительница украинского, а вот 51й – с прилётом в крышу и в торец. Вы там, наверное, искали нацистов, «братики», но по итогу где-то под завалами девятого этажа лежат четверо из семерых детей многодетной семьи, а на восьмом – моя одноклассница Юля и ее собака. Чуть ниже – одинокий почти неходячий старик, которого приходил кормить племянник, а теперь никто не придет. И сколько таких стариков там сейчас?
На наших дачах на 23м, откуда вы начали свой «освободительный» вояж, сейчас цветут абрикосы, и умирает не раскопанный с зимовки виноград. А еще там целый табун кошек, которых кормил Саша на свою пенсию. Но теперь нет ни мостика, чтоб туда пройти, ни корма для кошек, а есть ли еще Саша – неизвестно. Это были нацистские кошки, наверное, их стоило освободить от того минимума, что выпал на долю ничейной кошки с околиц Мариуполя.
Живой, современный, богатый город еще полтора месяца назад, где сейчас пытаются выжить люди, стоя целыми днями за гуманитаркой и часто возвращаясь без неё в холодную квартиру без окон. Люди, освобожденные от зарплат, еды, воды, медицины и возможности вырваться из ваших крепких артиллерийских объятий.
Дворы с ландшафтным дизайном, с новыми детскими площадками и беседками превратились в кладбища, троллейбусы с кондиционерами разбиты, а недавно отреставрированный городской пляж заминирован целой кучей братской любви, разрывающей в клочья.
А когда потеплеет, Мариуполь начнёт пахнуть. Нет, не морем и даже не заводами: горами мусора, нечистот и телами людей, которые лежат в руинах своих квартир.
Весь ваш ёбаный русский мир пахнет именно так.
Вы – реальная нечисть, которая не несёт ничего кроме смерти и дерьма. «Высокоморальные» наследники Достоевского и Толстого, насилующие детей и стреляющие в голову связанным людям….
Сидя на немецких машинах и одетые в итальянские костюмы, российская илитка годами рассказывала много интересного про нашу жизнь под «игом нацизма», но ни разу не сказала, почему итальянцы не ездят на шопинг в Рязань, а немцы не стоят в очереди за шедеврами русского автопрома.
Лицемерное, дешевое, напыщенное быдло, бесконтрольно размножающаяся патогенная фауна, инфекция этого мира. Если бы наша ненависть могла убивать, там не выжил бы никто.
Я не склонна к мистическому мышлению, у меня нет интуиции, предчувствий, мне не снятся вещие сны и не приходят откровения, я не гадаю на картах и не верю в гороскоп. Но почему-то я совершенно точно знаю: рано или поздно орда с востока перестанет жить и я приеду ДОМОЙ.
Я прыгну в новенький хрустящий троллейбус с кондиционером, доеду до судоремонтного и зароюсь пальцами в прибой. Чтобы сверху чайки, снизу море, а в голове бесконечно крутилось: «Вы сдохли, твари, а мы – нет!»
25 апреля
Только что в магазине Тайстра на кассе слышу совершенно узнаваемый диалект:
– Шо ты кашляешь, блд дЫбил, бациллу выпускаешь, хавальник закрывать надо!
Совершенно автоматически реагирую:
– Слышь, земеля, базар фильтруй!
Земеля меняется в лице и в тоне тут же:
– А ты откуда сама?
– Мариуполь тире Донецк.
– Ой, блд, я из Сартаны нах, дом разнесли нах, сына одного убило, собаку. И тёщу. На нервяке весь, извиняюсь.
И это трындец, улиточка. Даже не в том трындец, что теща идёт после собаки, а в том, что мы, израненные войной, неадекватные, на нервяке и резкие, как понос, отвязываемся на местных по малейшему поводу. На людей, которые чаще всего вообще не научены реагировать на подобные выпады, тут люди спокойные очень.
Они молча обижаются, делают выводы и разносят по ушам, что им в магазине какое-то быдло приезжее нахамило. А он просто не может себя в кучу собрать.
Нам всем психиатры нужны. Очень много психиатров и вкусных пилюлек для нервов.
27 апреля
Под постом фотки висят – это Черновцы, очередь беженцев к волонтёрам за продуктовыми наборами. На фото часа 3 дня, утром очередь вьётся в дворике кольцами, двор просто забит, сотни людей ежедневно.
Нормально одетые люди, не маргиналы, не алкаши, стоят часами, чтобы получить минимальную помощь.
Не от хорошей жизни стоят: война лишает не только дома и имущества, она отбирает возможность заработать. Когда в малюсенькие Черновцы приезжают огромные Киев, Харьков, Мариуполь, Днепр, а теперь и Одесса, совершенно очевидно, что найти здесь работу – очень непростая задача. А снимать жилье и питаться надо каждый день.
И люди стоят. Нервные и странно спокойные, хитро сделанные и те, которым очень стыдно здесь быть, молодые и старые, с детками, которым нужно определенное питание и с инвалидами, оставшимися без колясок. Им нужна помощь и не потом, а сейчас.
Катя рассказала, что когда они грузили бус на фронт, подошёл мальчик лет 9ти с мамой и спросил, а что вы грузите. Катя сказала, что это тунец. Мальчик спросил: “А он вкусный?”. Семья из Славянска. Катя чуть не плакала, когда рассказывала.
Сколько мы соберём денег, столько беженцев мы накормим. Честно говоря, пообщавшись с некоторыми из них, реально хочется просто плакать и конспектировать. Плакать от того, что прямо сейчас в европейской стране многим людям тупо нечего есть.
И конспектировать эти истории для того, чтобы слоган “ніколи знов” перестал быть просто лозунгом, а стал основной стратегией Украины на десятилетия вперёд. Чтобы ров с железными смертоносными крокодилами отделил нас навсегда от чумы с востока. Чтобы каждый чумной там заплатил свою цену за их безумства.
13 мая
Когда привычка спать с братюней осталась, а кресло стало в полтора раза меньше.
Котики- переселенцы тоже трудно привыкают к изменившейся мебели и свисают из неё.
А ещё за неимением питьевого фонтанчика, который был у них в Киеве, Тихон Нипадох делает себе фонтанчик сам: плюхает лапой по воде в миске и устраивает в кухне натурально бассейн.
– Мам, сатри, сатри, я – морж! – говорит Нипадох, лёжа харей в луже и выдувая из-под усов бульбы.
– Как я люблю котиков! – громко говорит мама, когда встаёт ночью пописять во тьме, поскальзывается на этой луже, наворачивается головой об стену, а мизинчиком ноги об угол двери.
И добавляет несколько замысловатых матюков и обещание вычинить Нипадоха, чтобы сделать из него тапок.
Я так их и называю теперь, в военное время. Тапок и Жаркое.
19 мая
В прошлом году мне подписчики подарили мою первую и единственную вышиванку. Я думала, надену ее в 22м, но не срослось: сорочка в Киеве, я в Черновцах. Да и ладно, всё равно я не любитель символов, принтов и татуировок.
Моя вышиванка всегда со мной, внутри меня, сплетенная из миллиона цветов, из тысяч километров дорог, из десятка городов и сотен людей.
В ней Азов и Карпаты, Ужгород и Мариуполь, Синєвір и Северский Донец, шахты и парки, заводы и волонтерские склады. В ней мои учителя-евреи, друзья-греки, русские украинцы из ЗСУ и ромы, тырящие вражеские БТРы. В ней папин тризуб в блокноте 68го года и слепая бабулька, передавшая 50 грн “хлопцям на війну”, которую я никогда не забуду.
В ней мой брат, который “работал” титушкой в 14м, а сейчас сам пошел в военкомат. Мой друг из Донецка, который всегда был из вот этих ,”мы за мир” которые, а теперь пишет “их необходимо уничтожить”. Пожилая женщина из Харькова, которая кричит в камеру на ломаном кривом украинском: “Я- русская, я всегда считала вас своей семьей, но сейчас – будьте вы прокляты!” и девушка из Ирпеня в порванной околками куртке, которая из всех своих вещей взяла только двух котов в руки, без переноски даже, и паспорт.
Это добровольцы и волонтёры, военные и полиция, МЧС и медики, посылающие нахуй русский корабль ежедневно. Это Крым, в который мы вернёмся, и Донецк, который рано или поздно станет снова моим. Это люди из Днепра, Одессы, Черновцов и Киева, с которыми срослись нервами и мышцами, срослись в синапсы большой страны, которая никогда не будет однотонной, но всегда готова драться за своё право быть. Так что мне не нужно надевать вышиванку, чтобы ощущать себя частью большой, разноцветной и прекрасной в своём свободолюбии страны. Но когда-нибудь я ёё всё-таки надену в этот день, это уже дело принципа)))
Автор рисунка Olesya Vaculenko
24 мая
В Мариуполе умер мой школьный физик. Маленький драйвовый всклокоченный еврей Зон Владимир Алексанрович в миру и Сигизмунд Шалимович по паспорту.
Описывать мудаков легко и весело. Описать Зонтика так, чтоб он ожил на мониторе, очень трудно.
Весёлый, кусачий, картавый, энергичный, как глист на суше. Он заставлял учить физику всё, что шевелилось. А что не шевелилось, он шевелил и совал в него физику.
Мы ходили по ночам в школу, смотреть в телескоп на Марс.
Мы запускали реактивные ракеты.
Он объяснял нам физические процессы на кусках мела(електроны) и выдернутых из зала учениках(протоны кристаллической решетки))
Мы САМИ выводили формулы, которых нам не хватало для лабы.
Он мог послать директора, постучавшего в кабинет посреди урока, фразой:
– Зайдите на пеемене! У меня уок!
Он стебал нас ежедневно и отлично реагировал на стёб в свою строну.
– Натрём эбонитовую палочку.
Голос из зала:
– А не ебанёт?
Задумчиво:
– Не должно…
И почти криком, словно опомнившись:
– Кто сказал?!
Потом почти год у него занималась моя доня, когда жила в Марике.
После Зона и его стиля преподавания, учительница по физике именитого киевского мат-лицея была охарактеризована лаконично и безжалостно:
– Ну такое…Тупенькая, конечно, но старается.
Владимир Александрович всю жизнь получал свои три бюджетные копейки и одевался как бомж. Но после него в универе я чувствовала себя человеком. А не амебой, как на математике. Его помнят и любят тысячи. Так что никогда не говорите мне: “Я херово работаю, потому что у меня зарплата маленькая”, вы просто херово работаете.
Земля пухом, учитель.
Вы были легендой, вы были лучшим в своей области. Грёбаный русский мир достал и вас.
13 июня
Не пропетляли. И русский мир всегда оказывается кладбищем… Фейсбук подкинул воспоминашку.
______________________________
Когда-то, сбежав на пару дней из оккупированного Донецка в Мариуполь, я написала:
“Марик. Словно первый нормальный вдох за полгода.
Как раз совпало с днём города. ВСЁ жовто-блакитне, кругом вышиванки, военные, дети. Дико много людей после вымершего Донецка. До ряби в глазах.
И все эти люди- удивительные. Они смотрят прямо, идут спокойно, не озираются, не рыскают глазами вокруг себя, они не напряжены как электричество, у них на лицах нет всей тоски мира и они улыбаются. Прям как мы когда-то. Очень очень давно. Весной.
Как же мне хорошо дышалось, в загазованном желто-синем Марике, пахнущем свободой и морем.
Ощущения мира не было, здесь совершенно очевидно не было мира, тоже военные, блокпосты, укрепления, мешки с песком. Но здесь это всё не давило на тебя сверху, оно окружало тебя стеной.
Можно, конечно, поразмышлять об иллюзорности защиты Марика, если бы вдруг вся военная мощь РФии ломанулась в эту стену, но в данный момент я была в домике. И могла себе позволить не размышлять пару дней.
Старушки-соседки родителей, правда, представляли совсем другой Марик. Они хватали меня за рукав и тихонечко шептали мне в ухо о том, как они завидуют жизни в Молодой Республике. И как ждут её здесь.
Пуская дым из ушей и сцепив зубы до скрипа, я предлагала охуенную задачку их высохшим совковым умишкам. Меняю, мол, вашу занюханную трёху в Марике на свой новый дом в самом сердце Молодой Республики. Они делали круглые глаза и пятились.
Ни одна старая блядь не согласилась”
А сегодня я поздравлю Мариуполь с тем, что вы краешками пропетляли от пиздеца, зовущегося ДыРой.
С тем, что вы не знаете подвалов, где убивают без суда и следствия, не знаете пенсионного “туризма”, не знаете комендантского часа и тотальной безработной нищеты теперешнего Донецка.
Поздравить вас и помянуть тех, кто погиб ради этого незнания мариупольчан о том, что русская весна всегда оказывается кладбищем.
