28 августа 2023
«Только бы достать лекарство для сына»
У Нарине Асрян четверо детей. Девятимесячные двойняшки Лия и Мария, 4-летний Армен и 14-летний Денис. У старшего сына ювенильный ревматоидный артрит — тяжелое хроническое заболевание суставов. Мальчику нужно регулярно принимать биологический препарат, который избавляет от боли. После начала блокады Красный Крест привез лекарство. Но в конце июня оно закончилось. Полтора месяца Денис терпит боль.
— Ночью сын не может спать от боли. Днем может заснуть на час-два, — рассказывает Нарине. — У меня есть обезболивающие — три пачки нурофена и пачка диклофенака. Они почти не помогают. Денис очень сильно похудел. Еды особо нет, чтобы он ел нормально. У нас свой дом с садом. И раньше сын передвигался на коляске по дому, мог сидеть в саду, общался с нами. Сейчас он не может встать с кровати. Любое движение причиняет ему боль. Он не может даже сидеть.
Нарине с Денисом не могут выехать из Арцаха. Можно попытаться договориться, чтобы пропустили мать с больным ребенком, но Нарине не может оставить остальных троих детей.
— Мы регулярно ездили на лечение в Москву, Германию, Израиль, — рассказывает мама Дениса, — сейчас мы не можем никуда поехать.
У Нарине не хватает молока для двойняшек, которые родились за 12 дней до начала блокады. Их нужно подкармливать смесью. Осталось четыре пачки, приходится экономить. Смесью Нарине подкармливает девочек утром и вечером. Днем дает суп.
— Раньше каша была. Но она кончилась, — говорит женщина. — Смеси хватит еще на 10–15 дней. Что я дальше буду делать — не знаю.
4-летний Армен ходит в детский сад. Но их в Арцахе закроют с 1 сентября, потому что детей скоро будет нечем кормить. Кроме того, руководство региона опасается эпидемий осенью и зимой.
Армен любит сладкий чай. Но сахара больше нет.
— У нас дома нет хлеба уже три дня, — говорит многодетная мама. — Было несколько килограммов муки. Сейчас я сама пеку хлеб. С огромным трудом через родственников нам удалось достать мясо из деревни. Я буду готовить его для старшего сына, он его любит. Не могу оставлять детей и стоять в очередях. Денис себя очень плохо чувствует. Зовет меня каждую секунду. Просит дать воды или повернуть подушку так, чтобы не было больно. В очередях за едой стоит мой муж.
Нарине пыталась договориться с Красным Крестом о том, чтобы ее сыну привезли лекарство. Но ей ответили, что сейчас организация ничего сделать не может.
Денис до блокады с сестрами
— Они сказали, что я должна найти человека с каким-нибудь заболеванием, который уехал из Степанакерта в Ереван за лекарством, собирается возвращаться, и попросить его привезти моему сыну препарат. Как я его найду? Наше лекарство — это биологический препарат. Его нужно хранить при температуре от 2 до 8 градусов. Везти со льдом. И никто мне не может гарантировать, что этого человека и лекарство сюда пропустят. Красный Крест никак не может нам помочь.
Нарине готовит еду для семьи, пока есть свет. Его дают на 2 часа утром, потом на 2 часа днем и ночью.
На зиму семья Нарине не может купить дрова. Они подорожали в три раза, и привезти их не могут, потому что топлива нет.
— Я не знаю, как мы будем зимой, — говорит Нарине, — сейчас я хочу одного, чтобы мой сын жил без боли.
«В этом мире победило зло»
Роза Саядян — мама троих детей: 18-летней Ани, 11-летней Марии и 6-летнего Арсена. У старшей дочери сахарный диабет. Она получает инсулин в больнице. По словам врачей, его осталось примерно на месяц. Диету, положенную при диабете, Ани соблюдать не может.
— Приходится кормить дочь тем, что есть, — говорит Роза, — Ани меряет сахар. Бывают скачки из-за стресса и плохого питания. Но в целом состояние ее организма мы проверить не можем. Раньше мы раз в три месяца сдавали анализ на гликированный гемоглобин, сейчас это невозможно. Такие процедуры в нашей больнице сейчас не проводят. Мы не можем узнать, какой у нее гемоглобин. Весной у дочки была ангина и мы весь город обошли в поисках антибиотиков, но не смогли их найти.
Очередь за водой
По словам Розы, школы в сентябре, скорее всего, не откроются.
— Дети голодные — как они будут ходить в школу? Они там в обморок упадут. Дома хотя бы можно полежать. Даже хлеба нет. Уже пятый день мы не можем его купить. Транспорта нет. Голодным детям далеко идти до школы.
Но родители все-таки надеются, что школы и детские сады будут работать осенью, поэтому переводят детей, которые учились далеко от дома, в образовательные учреждения поближе.
В магазинах нет книг, тетрадей, ручек, школьной формы, рассказывает Роза. Канцелярские товары можно попытаться найти в чатах по обмену. Поменять, например, гречку на тетрадь. В этих чатах мамы, чьи дети выросли из школьной формы, отдают одежду детям помладше.
— Ты выходишь в город — и такое ощущение, что это пустыня. Люди все грустные, голодные, подавленные, не знают, что их ждет, — рассказывает Роза. — Запасов еды у меня хватит на полмесяца. Сейчас можно достать виноград, его из деревень привозят. Продают в 5–6 раз дороже, чем до блокады. И раз в 10–20 дороже, чем в Ереване. Иногда можно найти помидоры. Их тоже привозят из деревень с большим трудом. Большая часть портится по пути. Дети сегодня ели макароны и виноград. А я — только виноград и пила кофе. Когда чувствую запах кофе, нервы немного успокаиваются. Но запасов мало.
Взрослые стараются себя ограничивать в еде, чтобы еды хватило для детей. Молочной продукции почти нет.
— Купить яйца, сыр, — это мечта любой мамы сейчас. Но их нет. Думаешь, если ты день не поешь, детям хватит еды на день больше. Поначалу им было очень сложно, не понимали, как это — нельзя ничего купить. Как так нет мороженого? Как нет конфет? Сейчас дети свыклись, поняли, что мы в блокаде. Перестали просить.
Роза в 90-е уже пережила голод. В то время она жила в Нагорном Карабахе.
— Я помню, как ребенком в слезах вернулась домой после очереди за хлебом с пустыми руками. Недавно мы всю ночь с дочкой простояли так же. Вернулись домой без хлеба. Мы обещали себе, что у наших детей будет другое детство. А получилось еще хуже. Этот мир так устроен, что в нем побеждает зло. Мы убедились в этом. Не осталось веры, и это самое страшное. Когда нет хлеба, но есть надежда на справедливость, можно жить. А что делать, когда больше не веришь в справедливость? В ста километрах в обе стороны от Степанакерта дети могут пойти в магазин и купить шоколадку. А мои дети не могут.
Из рассказов родителей: 13-летний Арсен в третий раз записывает свое имя в блокноте в очередь за хлебом, но возвращается домой без хлеба. Сейчас 01:42 ночи, а хлеба у него все еще нет, он ждет номер 252. Сегодня его имя на первых страницах очереди, вчера его номер был 1620.
«Мать на руках несла семилетнюю дочь в больницу»
Кристина Балаян — директор центра инклюзивного образования в Степанакерте. В ее центре занимаются дети с расстройством аутистического спектра. Большинство сейчас не приезжает, так как не ходит транспорт. В центр приходит только трое детей.
— Есть дети, которые не ходят вообще, — рассказывает Кристина. — Они никак к нам попасть не могут. Недавно девочка семи лет с аутизмом сломала ногу. Она не говорит, две недели мама не могла понять, что с ней. В больницу попасть невозможно, так как транспорта нет. Девочка просто не ставила ногу на землю, но не могла сказать, что ей больно. В конце концов мы с огромным трудом нашли машину и отправили их в больницу. Оказалось, что у девочки перелом стопы. Она уже начинала срастаться, но неправильно. В больнице пришлось снова ломать ногу. Ребенку наложили гипс и отправили домой. Худенькая мама несла на руках семилетнюю дочку. Она постеснялась мне звонить и просить помощи.
Как рассказывает Кристина, хлеб покупать становится все сложнее.
Очереди за хлебом. Люди записывают свой номер в очереди на ладони.
— Мы второй день стоим в очереди за хлебом, — рассказывает она, — мой номер 321-й. А дальше очередь продолжается до 2 тысяч. Вчера мы в 4 часа ночи ушли домой, и хлеба еще не было. Стояли больше суток. Мы записались, взяли номерок. Но муки не хватило. Вчера хлеб кончился на 135-м номере. Сегодня не знаю, до 321-го дойдет очередь или нет.
Раньше в центре Кристины детей всегда угощали чем-то вкусным — пирожками, вафлями, мороженым.
— Дети приходили сюда и за вкусняшками тоже. Сейчас у нас ничего нет. А они ждут угощения. Родители приводят детей с надеждой, что у нас есть что-то. Недавно мы смогли раздать детям яблоки. Но найти еду становится все труднее и труднее. Как это объяснить детям? Я не знаю.
«Дети просят хотя бы семечки»
У Кнар шестеро детей — трое дочерей и трое сыновей. Самому младшему ребенку девять месяцев, старшему — 11 лет.
— Запасов еды осталось на три дня, — говорит Кнар. — Нам четыре недели назад приносили гуманитарную помощь. Но все уже кончается: гречка, масло, молоко. Мне не с кем оставить детей, чтобы стоять в очереди за хлебом или мясом. Муж в больнице в Ереване. Только иногда моя мама может посидеть с ними.
Вчера вечером Кнар два часа простояла в очереди за хлебом. Ей дали номер 178, надежды почти не было. Но пришел ее отец, у него инвалидность. Ему продали хлеб без очереди. Половина буханки хлеба на сегодня еще осталась.
— Мне нечем кормить младшую дочь, кроме грудного молока, — говорит Кнар. — Раньше кашу могла дать. Но сейчас она кончилась. Мои дети не капризные, но они просят что-то вкусное. Хотя бы семечки. Но их нет, я не знаю, где их взять.
В доме закончились и лекарства. Страшно, что кто-то из детей заболеет.
— Жаропонижающего у меня осталась одна пачка. Даже на неделю не хватит.
«Мы не можем увидеться с родными»
Сыну Татевик Хачатурян 5 лет. Недавно он болел простудой. Лекарств найти не удалось.
— В аптеках ничего нет, — рассказывает Татевик. — Если ребенок сильно заболевает, у него высокая температура, выход только один — берешь его на руки и идешь в больницу. Но там тоже лекарства на исходе. Достать детские лекарства в чатах по обмену практически невозможно. Все берегут их для своих детей.
Татевик состоит в материнской организации. Она и другие мамы просили руководство региона не закрывать детские сады.
— Дома детей кормить уже нечем, — говорит Татевик. — И если они и в садике ничего не смогут поесть — что нам делать?
Мы очень надеемся, что в регионе что-то придумают. Когда началась блокада, мы думали, что это скоро закончится. Никто не хотел с ребенком обсуждать такие темы, но настало время, когда нужно было объяснить детям — продуктов мало, купить мы ничего не можем. Я сказала своему сыну: «Дэни, я не знаю, когда магазины снова будут открыты». И он уже это понимает, больше не говорит: «Давай пойдем в магазин». Иногда ребенок все равно что-то просит у меня. Он маленький. Но он знает, что мы должны как-то продержаться. Мясо сейчас бешеная проблема. В детских садах, больницах, школах его нет, молочных продуктов — тоже.
Мама Дэни вспоминает, что зимой было очень холодно в квартире. Вся семья жила в спальне, которую удавалось обогреть.
— Свет отключили, прошло три часа — в доме холод, у ребенка руки мерзнут. Дома несколько слоев одежды надеваешь. Но этой зимой будет пожестче, потому что уже нечего будет есть. Но дело не в продуктах все-таки. Дело в том, что нас лишили обычных для всех людей прав. Мой брат погиб, мы похоронили его в Армении. Уже почти год я не могу положить цветы на его могилу. Наша боль — не о том, что нет электричества, не об отсутствии газа — это о наших правах и правах наших детей. Мы как пленные в нашей стране, в своих городах и селах.
