Читать начало истории

30 августа

Пятеро погибших и восемь человек ранены. Доброе утро по-харьковски…
Я стояла в пустом храме и тихонько всхлипывала наедине со своим горем (мамы сегодня девять дней как нет).
Вдруг взрыв. Еще один. Еще и еще. Завопила сирена.
По звуку стало понятно, что прилетело в центр города. Через пять минут местные телеграм-каналы опубликовали намек на место “удар по одному з найулюбленіших місць відпочинку харків’ян”.
Сумской рынок, детский сад, пятиэтажка, Саржин Яр.
Саржин Яр – крохотный кусочек природы в каменном центре города. Там всегда тенёчек и свежо, даже в самое пекло.
Много зелени, родники, ручейки, где детвора пускает кораблики.
Если парк Горького – это дорогое, довольно пафосное место, куда привозят похвастаться городом иностранных туристов, Сад Шевченко – место молодёжных тусовок, свиданий и концертов, то Саржин Яр – место исключительно семейное, там в любое время полно детей и стариков.
Зачем?!?
Хотя, кто уже задается этим устаревшим вопросом, особенно в Харькове.
Когда взрывы стихли, я подошла к молодой приветливой женщине в голубой косынке, она продавала свечи в храме. По сути, мы были там с ней вдвоем.
– Если бог есть, почему он такое допускает? – со злостью, если честно, спросила я.
– Пути господни неисповедимы, – улыбнулась женщина.
Мне стыдно, но я не сдалась.
– Если я поставлю прямо сейчас свечу за упокой живого человека – тирана, убийцы – это приблизит его смерть?
Женщина не изменилась в лице, она все так же светло улыбалась. Было понятно, что я не первая тут с таким вопросом.
– Мы молимся за мир и победу, – сказала она, – Царствие небесное убиенным сегодня.
Я спросила откуда она знает, что есть жертвы, ведь мы слышали только взрывы и сообщений об убитых еще не было.
Она вздохнула: “Я по звуку слышу, детка, и чувствую”.
Думаю мы с ней ровесницы. Но быть “деткой” так тепло и приятно.
Прощай, мам.
Земля пухом погибшим сегодня в Харькове.
Да будут прокляты их убийцы.
 
 
31 августа
– Очередь за справками о смерти, ну расступитесь же, дайте пройти молодожёнам!
Командует барышня на “черном” входе в харьковский Дворец бракосочетаний. Помпезные центральные ворота с лепниной закрыты с февраля.
По средам во дворе центрального “загса” происходит совершенно кинематографический сюжет.
Одна очередь на всё – получить первую в жизни гербовую бумагу и последнюю.
В крохотном коридорчике рядышком сидят женщины в траурных повязках и барышни в свадебных нарядах.
Свидетельства о смерти выдают в шестом кабинете, о рождении в седьмом. В девятом – роспись.
Я стояла в шестой. И зачем-то расплакалась, когда из седьмого девочка лет двадцати вынесла нарядного кукольного младенца. Ангелочек в розовом. Крошечка, недели три не больше.
Малышка не кричала, не возмущалась, тихонько лежала на руках у мамы и внимательно смаривалась в этот, простите, паноптикум.
Как будто она символ жизни. Жизни в Харькове, которая есть.
Да, есть. За полчаса только при мне расписалось четыре пары. Счастливые, молодые, красивые.
Я взяла справку, выехала из центра города, а через полчаса туда снова “прилетело”. Еще нет официальных сообщений. Не знаю, что уничтожено и сколько жизней потеряно.
У меня перед глазами крошечка, которая смотрит на этот удивительный мир и наверное верит, что он прекрасен.
 
 
1 сентября
 
Никогда еще, за всю мою жизнь (а живу я долго), не было в Харькове такого первого сентября.
Даже в ковидные годы из школьных динамиков по всей Салтовке гремело заезженное “вычитать и умножать, малышей не обижать”.
С утра в городе всегда были пробки, и мы, отмучившееся (в смысле родители взрослых детей) непременно на них ругались.
Никто не назначал деловых встреч в городе, потому что все летние площадки, от бюджетных пиццерий до дорогих ресторанов, были забиты.
Повсюду носились и верещали беззубые первоклашки с новенькими ранцами, расхаживали красавицы-старшеклассницы на высоченных каблуках, гуляли нарядные родители, бабушки, дедушки, учителя с огромными охапками хризантем, и музыка из каждого утюга. Таким был этот день всегда.
Сегодня в Харькове серое, осеннее утро. Сегодня особенно остро ощущается мрак. Давит тишина и полупустые салтовские улицы.
Ни одного школьника в выглаженном пиджачке, ни одной седой учительницы с букетом, ни одной уцелевшей школы.
В моем микрорайоне их четыре. Одна разрушена до статуса “не подлежит восстановлению”, остальные побитые осколками, без окон. Без жизни.
Сегодня дети моих друзей пойдут в школы Вильнюса, Познани, Кардиффа.
Тысячи маленьких харьковчан сядут за парты в Берлине, Вене, Будапеште. В Праге, Дублине, Стокгольме. В Кракове, Афинах, Осло.
Ребят, куда бы не занесла вас эта война, помните – вы украинцы. А значит сильные, яркие, свободные. У вас всё получится. Найти друзей, освоить язык, быть успешными и даже лучшими.
Дерзайте. А мы тут всех победим. И всё отстроим.
Обнимаем. Ваши взрослые.
 
 
9 сентября
– Как вы там?
– Очень громко?
– Ты жива?
Харьков. Последние пару дней обстрелы не замолкают ни днём, ни ночью. Нам пишут и звонят близкие, беспокоятся.
Спасибо, люди. Помните, мы весной еще обижались – “как одна несчастная ракета прилетит в Киев, так все эфиры об этом только и говорят, а нас тут каждый день убиваюююют…”.
Дулись, как дети в ясельной группе.
А теперь, как не включишь новости, так Харьков, Харьков, Харьков.
Ага, громко. Каждый час – минус дом, минус отель, минус рынок, минус школа… И, к сожалению, минус жизнь.
Но знаете, что.
Вот не поверите, больше не страшно.
Правда, клянусь, страх прошел.
Так и хочется сказать: “Да, кого вы хотите тут напугать, выродки?!”.
У меня уже даже собака с балкона не уходит, когда сирена включается. Ну, может медленно и лениво пойти в ванну, когда уж совсем рядом взорвалось, и уж совсем искандер.
Ну, вот как вчера, когда в хлебозавод е*ануло (протстите), это в километре от моего дома.
Да, стекла вылетели, ну и что? Боже мой, так их уже почти не осталось тех стекол, на Салтовке.
Знаете, что на самом деле впечатляет?
Вот эти потрясающие вчерашние видео из освобожденной Балаклеи (городок в Харьковской области, который полгода был в оккупации), где наших мальчишек местные встречают стоя на коленях (господи, я рыдала). Где бабаськи кидаются на шею украинским солдатам, целоваться.
– У нас оладьи остались, будете?
Я не могу, пишу и снова плачу.
Так вот, р***. Нам, харьковчанам, больше не страшно.
Швыряйтесь ракетами, ублюдки. От бессилия, от страха, от тупости. Мы пыль бетонную стряхнем с головы и дальше пойдем. Нам на работу надо.
Сто раз посмотрела, как жовто-блакитний прапор поднимают вместо тряпки-триколора в маленьком поселке.
И еще сто раз посмотрю.
Под сирену, под взрывы, под рёв пожарных машин на моей улице.
Наши наступают. Победа близко. Даже умереть не страшно.