Когда Фёдору было четыре года я едва не потеряла его навсегда. Это было в Ялте на детской площадке одной из популярных ялтинских гостиниц. Фёдор очень любил туда ходить, а мне эта площадка нравилась тем, что вручив своего ребенка группе аниматоров с почасовой оплатой, я могла сидеть на пляже любуясь морем, но и не теряя сына из виду.

Я до сих пор не понимаю, отчего однажды моё сердце вдруг похолодело и замерло, отчего я в одно мгновение вскочила на ноги. Ведь я только что улыбалась глядя, как Фёдор играет с такой же. как и он малышней в какую то веселую игру. То ли я перестала слышать его голос, то ли… Не знаю, но поднявшись я увидела, как какой-то незнакомый высокий мужчина уводит моего сына за угол гостиницы в сторону стоянки машин до которой им оставалось несколько шагов.

Все происходило, как в замедленной съемке и, как мне казалось, в абсолютной тишине. Я не слышала своего голоса и не понимала, что бегу со всех ног. Только потом я узнала, что от моего крика повскакивали все отдыхавшие на пляже…. Услышал мой крик и похититель. Сначала он обернулся, а потом, оттолкнув Фёдора, скрылся за углом гостиницы.

Ужас тех мгновений не смогли перекрыть все вместе взятые события моей последующей жизни….

За сто дней войны мы все пережили много страшных событий. Потерю друзей, близких, но…

Катя часто подолгу сидит неподвижно, раскачиваясь и глядя в одну точку. Иногда её удаётся ненадолго увлечь уборкой или мытьём посуды. Когда к ней приходит психолог, она его внимательно слушает, отвечает на вопросы, даже иногда улыбается. С виду она спокойна, но её сестра боится наступления ночи, когда Катя, закусив зубами одеяло, начинает выть. Страшно и долго. Из её закрытых глаз катятся слёзы, костяшки пальцев белеют, на лбу вздуваются вены и она начинает задыхаться…

В один из дней, в обстреливаемом русскими Мариуполе, она спустилась с шестого этажа своего дома, чтобы забрать воду, которую привезли волонтеры. Мина разорвалась где-то совсем рядом. Катю с тяжелой черепно-мозговой травмой кто-то сумел доставить в больницу, кто-то её, всё ещё не пришедшую в сознание, переправил в Запорожье, потом в Киев. У неё была кратковременная потеря памяти. Катя не сразу вспомнила свои имя, фамилию, телефон сестры. И только на третьи или четвертые сутки вся больница проснулась от её истошного крика. Катя вспомнила, что в обстреливаемом градами Мариуполе, в закрытой квартире на шестом этаже её, тогда уже почти полностью опустевшего, дома остались полуторагодовалый Марк и Максим трёх с половиной лет…

Написаны запросы, даны описания мальчиков. И хотя Кате так и не сказали, что волонтеры, пытавшиеся выяснить судьбу её детей, на месте дома увидели лишь обгоревшие, рухнувшие стены, очевидно, что эта, почти полностью поседевшая двадцатипятилетняя женщина, уже и сама всё осознаёт….

Теперь я очень часто думаю о Катиных детях и сердце сжимается от ужаса похожего на тот, что был мной пережит много лет назад…

Самое страшное в этой войне – дети. Погибшие под завалами или в огне пожарищ. Покалеченные взрывами. Осиротевшие, маленькие и беспомощные, похищенные *** и вывезенные в страну, убившую их родителей…

И жить с этой болью и отчаянием невыносимо тяжело каждому нормальному человеку. И когда кто-то пишет о лучиках добра, о терпимости и вреде ненависти, я вспоминаю Катю..

P. S.: Катя ушла из жизни летом 2023 года.